все теми же
обстоятельствами, про которые здесь уже шла речь,
о них знают довольно многие, хотя их не знает, боюсь, почти никто. Один
скороспелый роман я опубликовал в возрасте
двадцати пяти лет. Второй роман, вернее квазироман, - когда мне было уже сорок.
Мною издана также небольшая книжица
"Отрывки" или "Этюды", которую я не рискнул бы назвать философским трудом.
(Pensees <Мысли, афоризмы (фр.).>,
пожалуй, да.) Стать философом мне не дано было времени, и об этом я сожалею лишь
отчасти. Только магия и сюжеты
остаются в веках. А как убого и ограниченно наше понимание, этому искусство учит
нас, наверно, не хуже, чем философия.
В творчестве заключена безнадежность, о которой знает каждый художник. Ибо в
искусстве, как и в морали, мы часто
упускаем главное из-за того, что способны замешкаться в решающий момент. Какой
момент надо считать решающим?
Величие в том и состоит, чтобы определить его, определив же, удержать и
растянуть. Но для большинства из нас промежуток
между "О, я мечтаю о будущем" и "Ах, уже поздно, все в прошлом" так бесконечно
мал, что в него невозможно
протиснуться. И мы все время что-то упускаем, воображая, будто еще успеем к
этому вернуться. Так губятся произведения
искусства, так губятся и целые человеческие жизни оттого, что мы либо мешкаем,
либо без оглядки несемся вперед. Бывало
так, что у меня появится хороший сюжет для рассказа, но пока я его как следует,
во всех подробностях обдумаю, пропадает
охота писать - не потому, что он плох, а потому, что он принадлежит прошлому и
уже не представляет для меня интереса.
Собственные мысли быстро теряли для меня привлекательность. Какие-то вещи я
погубил тем, что принялся за них прежде
времени. Другие, наоборот, тем, что слишком долго держал их в голове, и они
кончились, не успев родиться. Всего лишь за
одно мгновение замыслы из области туманных, неопределенных грез переходили в
безнадежно старую, древнюю историю.
Целые романы существовали |