, но я не осмелилась. Наконец я
задула свечу - не стоило жечь ее понапрасну в свой первый день в новом доме - и
легла
на спину, вперив глаза в то место, где, как я знала, висела картина.
Несмотря на усталость, я плохо спала в ту ночь, часто просыпалась и
смотрела в
сторону картины. Хотя в темноте ничего не было видно, картина во всех
подробностях
запечатлелась у меня в уме. Когда стало светать и опять проступили ее очертания,
у меня
появилось чувство, что Божья Матерь смотрит прямо на меня.
Встав на следующее утро, я старалась не смотреть на картину и вместо этого
стала в
тусклом свете, идущем из кладовки, разглядывать мебель в своей подвальной
комнатушке. Особенно разглядывать было нечего - несколько обитых гобеленом
стульев
громоздились в углу, в другом углу было еще несколько сломанных стульев, на
стене
висело зеркало, и на полу, прислоненные к стене, стояли еще две картины - это
были
натюрморты. Интересно, заметят ли хозяева, если я повещу вместо распятия
натюрморт?
Корнелия, конечно, заметит и скажет матери.
Я не знала, как относится Катарина - и прочие - к тому, что я протестантка.
Странно, что я сама в первым раз об этом задумалась. Мне никогда раньше не
приходилось бывать в окружении католиков.
Я повернулась к картине спиной и полезла вверх по лестнице. Из передней
части
дома доносилось звяканье ключей на поясе Катарины. Я пошла ее искать. Она
двигалась
медленно, как бы в полусне, но, увидев меня, выпрямилась и постаралась взять
себя в
руки. Она повела меня наверх, медленно одолевая ступеньки и держась за перила,
чтобы
подтягивать отяжелевшее тело.
Дойдя до двери мастерской, она долго искала в связке ключ и затем отперла
комнату. В ней было темно - все ставни были закрыты. Я видела только смутные
очертания предметов в свете, проникавшем в щелочки ставен. В комнате стоял
чистый
резкий запах льняного масла, который напомнил мне о том, как пахла одежда отца,
когда
он вечером возв |