рамматика полагает, что она должна исходить исключительно из
психологии и других эмпирических наук. Мы, напротив, придерживаемся здесь той
точки
зрения, что старая идея всеобщей и даже априорной грамматики обретает благодаря
выявленным нами априорным законам, определяющим возможные формы значения,
прочный фундамент и вместе с тем - достаточно определенно ограниченную сферу
применения" .
Правда, упрек в психологизме (как легко установить документально) касается
преимущественно теоретиков и почти не относится к языковедам-практикам XIX
столетия.
Фактически это была лишь относительно небольшая группа грамматистов (в период от
Штейнталя до Вундта), попавшихся на приманку вновь возрожденной и многообещающей
психологии языка, что привело к недооценке собственно грамматических задач. Я бы
не
хотел безоговорочно причислять к этим ученым эмпирика Штейнталя и еще меньше Г.
Пауля, поскольку у обоих относительно легко отделяется и снимается
психологически
окрашенный способ выражения и обнаруживается ядро интуитивно верного и
непредвзятого
грамматического мышления.
Но как бы то ни было, Гуссерль прав в своих возражениях относительно
способа
мышления Штейнталя, Пауля и Вундта как теоретиков языкознания. Что же он сам
предлагает? Уже в конце цитированного отрывка (во втором из трех следующих далее
замечаний) обнаруживается весьма пессимистично звучащее утверждение. Оно
адресуется
некоему гипотетическому языковеду-практику, который после прочтения этой новой
программы "чистой грамматики" разочарованно качает головой и готов "отказать ей
в
доверии" из-за "ее мнимой узости, самоочевидности и практической бесполезности".
Гуссерль предлагает поразмыслить этому гипотетическому скептику над тем, "что до
сих
пор отсутствует, даже в самом предварительном варианте, необходимое учение о
формах;
точнее говоря, никому до сих пор не удалось сформулировать строго научное и
феноменологически ясное отличительное свойство |