а горизонте, над тополями,
небо конечно же сворачивается серо-лиловыми клубами удаляющихся туч -
опорожнившихся и
безобидных. И запахи, и краски, и наслаждение пружинистым шагом - все сливается
воедино. Но
постепенно чувственный фокус смещается вниз, к ногам, - подошва и земля под ней
заслоняют все
прочее. Что это промокают тапки, соображаешь слишком поздно. Когда уже нет
смысла
возвращаться. Все начинается с полотняной кромки: на ней появляется темная
полоса и набухает
фактура грубой ткани. Потом ступни пронимает холодком, как будто под ними ничего
нет, кроме
тоненьких льняных стелек. Когда же минуешь две лужи, прохладная воздушная
подушка сменяется
жесткой мешковиной. Но неприятнее всего даже не сырость, а противная тяжесть.
Подошва,
обещавшая "дышать", коварно сдается после притворного сопротивления, в ней-то
вся беда, ее
скрученная веревка превращается в мокрый жгут, гнусную губку. Резиновая
окантовка не спасает -
разве спасут от стихийного бедствия жалкие потуги на усовершенствование? Тапки
есть тапки. Когда
подошва промокает, они становятся тяжелыми как гири, и тинный запах заглушает
запах тополей.
Хоть дождь давно прошел, а ты, дурак, промок, лето стало вязким, а песок липким.
И знаешь
наперед, что будет дальше. Такие тапки никогда как следует не высыхают. Куда их
ни положишь: на
подоконник или в обувной шкаф, - они скукожатся, веревочные спирали превратятся
в труху,
полотно задубеет, темная полоса не исчезнет.
При первых признаках такой беды прогноз неутешительный: надежды нет, все
безвозвратно
пропало. Промочить веревочные тапочки - все равно что познать мрачную сладость
крушения.
СТЕКЛЯННЫЕ ШАРЫ
В стеклянных шарах вечная зима. Возьмешь, встряхнешь... в нем медленно
закружится
подхваченный вихрем со дна снег, но скоро плотная белая воронка разойдется,
опадет хлопьями, и
снова очистится тоскливо-неподвижная лазурь. Мгновение-другое еще парят
последние бумажные
птицы, но и они опускаются вниз. |