ждый горожанин видел там свое имя хотя бы пару раз в
год. Если вы придерживаетесь этого
правила, вам уже нечего бояться конкуренции со стороны шикарных, но снобистских
чикагских газетищ". Настоящее имя
Джонсона, насколько помнил Ренделл, на самом деле было Лукас или Лютер.
Несколько лет назад один из его репортеров
стал называть его Редом, от слова Редактор, а когда это имя принялось, кто-то из
ученых-грамматиков прибавил к нему еще
и Период. Сам Джонсон был толстым шведом с рябым лицом и загнутым будто конец
лыжи носом; его никогда не видели
без толстенных очков с трифокальными линзами.
Напротив Джонсона неуклюже обмахивался картами дядя Герман, младший брат
матери Ренделла. Он был похож
на круглую вакуумную упаковку маргарина. Ренделл смог назвать одно занятие, за
которое дядя Герман получал зарплату:
какое-то время он работал в магазине по продаже спиртных напитков в Гэри, штат
Индиана. После того, как магазин сгорел,
дядя Герман перебрался в гостиную дома своей сестры. Это произошло, когда
Ренделл учился в колледже, с тех пор дядя у
них так и застрял. Он поливал газоны, отыскивал потерявшиеся мелочи, бегал по
неотложным делам, смотрел футбол по
телевизору и поедал домашние пироги. Отец Ренделла никогда не замечал его
присутствия. Дядя Герман был для него
воплощением той благотворительной деятельности, о которой часто говорил
преподобный: "Если у тебя имеется два пальто,
поделись с тем, у кого его нет; если у тебя есть еда - поступи так же." Именно
так преподобный и поступал, и все, аминь.
После этого Ренделл перевел взгляд на мать. Ранее он уже обнялся с нею и
утешал, но недолго, так как та
настаивала, чтобы сын поспешил к отцу. Сейчас же она дремала, забившись в угол
дивана. Ей удивительным образом
недоставало мужа, рядом с которым все привыкли ее видеть. У нее было доброе,
полное личико, почти без морщин, хотя ей
было немногим меньше семидесяти лет. Ее выглядящее бесформенным тело бы |