Книги в электронном виде

Муравьева Ирина / Филемон и Бавкида

мить нечем!). У калитки обернулась: он стоял в дверях и смотрел на нее. Рот его был открыт, глаза мутные (капли-то забыли!), белая ночная рубашка, босой. Она прикинула: бросится догонять или нет? Да куда ему! Ноги корявые, неловкие. Она успеет убежать. Так что вот теперь я и позабавлюсь: по- машу ему рукой: "Здравствуй, Ваня! Доброе утро!" Она помахала Филемону дрожащими пальцами. - Куда это она? - просипел Филемон, хватаясь за Татьянино плечо. - Куда она пошла-то? - Погулять, - тихо сказала Татьяна. - Ягод хочет нарвать. Ей лучше. - Доченька! - захлюпал Филемон. - Ты у меня одна на свете! Сделай милость: увези! - Говорю тебе: ей лучше! Погулять пошла! Завтракать садись! Через два часа бросились искать: Татьяна и две сердобольные сосед- ки. Прочесали в

Мураками Харуки / Охота на овец

хочешь... - Разумеется, - сказал я. - То есть, очень-очень близкими друзьями, - уточнила она. Я кивнул. Так мы и стали очень-очень близкими друзьями. Через полчаса после того, как впервые встретились. - Как очень близкий друг, хочу тебя кое о чем спросить, - сказал я. - Давай, - сказала она. - Прежде всего - почему ты не открываешь ушей? И второе: случалось ли раньше, чтобы они, твои уши, оказывали еще на кого-нибудь такое странное действие? Она долго молчала, уткнувшись взглядом в свои руки на столе. - Тут много всего перемешано, - очень тихо сказала она, наконец. - Перемешано? - Ну, да... Хотя, если коротко: я просто привыкла к той себе, которая не показывает ушей. - Получается, что ты с открытыми ушами и ты с закрытыми ушами - два разных человека? - Вот именно. Офиц

Мураками Харуки / Рассказы

о неприятного. Просто несколько лет назад я совершенно случайно встретился с ее мужем. Он был моего возраста и работал директором фирмы по торговле пластинками. Высокого роста и спокойного нрава, он казался человеком неплохим. Волосы его были пострижены ровно, как газон на стадионе. Встретился я с ним по делу, но когда деловой разговор закончился, он сказал, что его жена раньше меня знала. Потом назвал ее девичью фамилию. Эта фамилия ни с чем не увязалась у меня в голове, но после того, как он назвал университет и напомнил про фортепиано, я наконец понял, о ком идет речь. - Да, помню, - сказал я. Так обнаружились ее следы. - Она говорит, господин Мураками, что видела вас на фотографии в каком-то журнале и сразу узнала. Была очень рада.

Мураками Харуки / Слушай песню ветра

нее. Никто ничего не знал, а большинство и вовсе не помнило о ее существовании. Последний из них сказал, что не желает со мной разговаривать, и повесил трубку. Даже не знаю, почему. На третий день я еще раз сходил в школу и узнал, куда она поступила после выпуска. Это был захудалый женский вуз где-то на окраине, отделение английского языка. Я позвонил туда, представившись агентом по сбыту салатной приправы Маккормик: мол, девушка нужна мне для анкетного исследования, не могли бы вы сообщить ее адрес и телефон? Извините, конечно, но дело крайне важное. Поищем, -- ответили мне, -- перезвоните минут через пятнадцать. Я выпил банку пива и перезвонил. Мне сообщили, что в марте этого года она подала на отчисление. По болезни. А что за болезнь? -- Она уже поправилась? -- Салат м

Набоков Владимир / Дар

у до тех мест, где я вырос, и увижу то-то и то-то -- или же, вследствие пожара, перестройки, вырубки, нерадивости природы, не увижу ни того, ни этого (но всг-таки кое-что, бесконечно и непоколебимо верное мне, разгляжу -- хотя бы потому, что глаза у меня все-таки сделаны из того же, что тамошняя серость, светлость, сырость), то, после всех волнений, я испытаю какую-то удовлетворенность страдания -- на перевале, быть может, к счастью, о котором мне знать рано (только и знаю, что оно будет с пером в руке). Но одного я наверняка не застану -- того, из-за чего, в сущности, стоило городить огород изгнания: детства моего и плодов моего детства. Его плоды -- вот они, -- сегодня, здесь, -- уже созревшие; оно же само ушло в даль, почи

Набоков Владимир / Пнин

л в проеме двери, ведущей к подножию лестницы, и держал на отлете -- так, чтобы его было видно, -- стаканчик. Джоан устремилась к нему и едва не столкнулась с мужем, рысью припустившим через комнату, чтобы остановить, удушить, уничтожить Джека Кокерелла, заведующего английским отделением, который, стоя спиной к Пнину, забавлял миссис Гаген и миссис Блорендж своим знаменитым номером, -- он был одним из величайших, если не самым великим в кампусе имитатором Пнина. Тем временем его модель говорила Джоан: "В туалете нет чистого стакана и, кроме того, существуют другие неприятности. От пола дует и от стен дует..." Но доктор Гаген, приятный прямоугольный старик, тоже заметил Пнина и радостно его приветствовал, и в следующую минуту Пнина, заменив ему с

Неверов Ал. / Ташкент - город хлебный

ил ему, как мышь запищал... 12. В полдень поезд пришел не мужицкий, с хорошими вагонами. Мужики не попали. Вытряхнули Ваньку с Петькой, увели трех девок в орта чеку. - Безбилетные! Мишке посчастливилось. Вертелся-вертелся он около паровоза с красными высокими колесами, забрался на ступеньку. Наверно бы уехал, да мысли разные в голове закружились. - Бросил, бросил, товарища бросил! Больного товарища. Повернулись колеса у паровоза, мысли в голове еще больше закружились. - Бросил, бросил! Спрыгнул со ступеньки Мишка, чуть не заплакал от обиды: - Зачем я связался с ним? Ушел паровоз на красных колесах, осталась тоска по нему. Лежал Сережка на солнышке за вокзальной будкой, тупо облизывал губы воспаленным языком. Лиц

Недлинский А. / Поселение

ничего не освоил) - как к родному относились. Не виноват же парень. Особенно с Кальтенбруннером они скентовались: Сашка то чифир для него заваривает, то спит на заднем сиденье в автобусе. Я, полушутя, остере- гал: - Федорыч, ты своими сеансами хоть не развращай пацана. - Не-не, Леня, сеанс - это святое, это у меня без посторонних. Накопил (за восемь-то лет!) пачку вырезок цветных - красотки реклам- ные, киноактрисы помоложе - до сорока хотя бы (самому - за пятьдесят уже), держит под сидушкой. - Не боишься - отшмонают твой гарем, как ты тогда? - Предусмотрено, Леня. Сам хозяину показал. - А он? - Красиво, говорит, жить не запретишь. А что - личная жизнь, имею право. Хочешь, сегодняшнюю покажу? Достал веселую мулатку в купальнике.

Недосекин Ал. / Чаепитие у прекрасной дамы

и суета. Будем думать, что мы в моем кабинете. КЛАУС. Ну разумеется, ответил я ему. Приготовился записывать. МАФИЛЬКИН. Давеча, помню, мы говорили с тобой о Байроне в связи с известным ряду специалистов хувальдовским "Портретом". Ты знаешь: Байрон, он ведь не любит своих персонажей. КЛАУС. А почему это? МАФИЛЬКИН. Потому что персонажи Байрона - это тени их автора. Твор- чество Байрона глубоко субгективно. Он, как человек по сути своей талантливый и вдумчивый, понимает пропасть между субгективным и обгективным, между талантливым и гениальным. И эта коллизия напол- няет его неприязнью к своим творениям. КЛАУС. "Коллизия наполняет неприязнью". (Записывает). Так. Ну и что с того? МА

Никитин Алексей / Рука птицелова

имым. Они лишали его не только возможности двигаться, но и способности дышать. "А чем дышу я, если я рыба?" - испугался Антон. Oн не знал, чем дышат рыбы, а может знал, да забыл, и теперь не мог вспомнить. - Тише, тише, - шепотом уговаривал Антона женский голос. Лица говорившей он не мог разглядеть, видел только темный силуэт на фоне окна. Но он узнал этот голос. - Вы ночью сказали такую фразу, - Антон вынул из памяти литую барочную завитушку и повторил, приукрасив ее интонационно. Женщина, чтобы расслышать, наклонилась, едва касаясь его прямой темно-коричневой прядью. - Вы учительница, да? - Ой, - она прижала к щекам ладони, и Антон не увидел, но почувствовал густой румянец ее неловкости и огорчения, - это клише. Я так не пишу. Так только плохие журналисты пишут. Я так н

Никитин Антон / Рассказы и повести

оторое лишено звука, его породившего. Именно эти маги, прошедшие свою главную дуэль - наиболее загадочны и наиболее опасны. Их гибель не является следствием естественных причин, они - это сгустки энергии, взбалтывающие течение нашей спокойной жизни. И оглянувшись, многие из нас могут обнаружить, что кто-то из них уже ря- дом, что Дуэль уже близка. И когда битва утихнет, кто-то чужой, совершенно непричастный, сможет оценить, к чему же на самом деле она привела. ПОВЕСТЬ О НЕКОЕЙ БРАНИ "Сочинена эта повесть о некоей войне, случившейся за наши грехи в благочестивой России, и о явлении некоего знамения в нынешнем последнем поколении нашем." Евстратий(?). Повесть о некоей брани. "Вышли два больших змея, готовые драться друг с другом; и

Никулина Майя / Место

абабушку в белой кофточке и с белой высокой косой на темени. - Сын, что ли, твой? - спросил тот, кто бежал первым. - Сын. Прабабушка и полковница Поливанова хотели перетащить солдата во двор, но спуск был очень крутым, сил у них было мало, и полковница побежала за подмогой в соседний квартал. Женщины, на которую она рассчитывала, на месте не оказалось, полковница побежала к другой, квартала за три, возле бывшего костела. Но когда она вернулась, ничего уже не было - ни солдата, ни прабабушки, ни дома - даже пыль осела. В течение следующего месяца от квартала совсем ничего не осталось, и полковница уже не могла точно различить место, где стоял дом. О том, как погибла прабабушка, мы узнали после войны. А Таля не узнала никогда: она умерла раньше матери, зимой 42-го года, и уже